Итак, хотелось бы несколько сдвинуть оптику. Не между цивилизациями, как кажется на поверхности, идет спор за будущее. А между самим традиционным национально-государственным устройством и каким-то неизвестным пока новым порядком, по отношению к которому Запад находится примерно в том же положении, что и Восток.
Скажем иначе: нам предстоит не всеобщая вестернизация, как утверждают гробокопатели истории, а такие изменения, по отношению к которым весь сегодняшний мир находится в примерно одинаковом положении, когда смутные, туманные и тревожные контуры грядущего едва различимы на горизонте.
И тут мы подходим к главному, ради чего вообще пишется эта статья. Как бы там ни было, современное государственное устройство западного типа, называемое “демократическим”, построено на постулатах XVIII века. Оно прекрасно и устойчиво. Американцы по праву гордятся своей не меняющейся конституцией. Но если глобализация есть признак иного надвигающегося миропорядка, то противоречия между государствами и новой глобальной элитой дадут себя знать повсюду.(***???) Слишком ненадежны, непатриотичны те силы, которые выдвигаются сегодня на мировую арену.
Пока что развитые страны находят решение проблемы в провозглашении своего порядка как единственно истинного. И это понятно: классическое западное государство еще долго не сдаст своих позиций. Оно веками прорастало сквозь общество, у него нет опыта перестройки. Оно всегда развивалось на внутренних основаниях, забыло, как это мучительно — реформировать общественный строй.
Иное дело — Россия. Конечно, наша отечественная история, особенно в XX веке, не дает особых поводов для оптимизма. Ни один народ не наломал столько дров, не наделал столько ошибок, не дал себе столько поводов для раскаяния. Как пошутил недавно отечественный историк, “наверное, все-таки мы произошли от какой-то другой обезьяны”.
Все так. И тем не менее есть какая-то неслучайность в том, что Россия волей судьбы должна заново отстраивать свою государственность в эпоху крушения классической концепции государства. Она вступает в новый мир налегке, все поломав, раздав, сбросив. Дважды за одно столетие она пережила сломы, доходившие до глубочайших социальных пластов. Уклады целых сословий, народные навыки и традиции — все было безжалостно выкорчевано, сломано, разворочено. Революция семнадцатого года снесла вековые уклады российского общежития, но потом, будто этого мало, в конце века вновь обрушили, разломали, разослали по заграницам все, что еще могло стоять и работать. Ни в Европе, ни тем более в Америке такого опыта перестройки нет.
Это трагично, но речь не о том. Удивительно, но на входе в новую эпоху Россия представляется как бы очищенной от пут прошлого. Какой в этом смысл, есть ли он? Может ли страна как некое надчеловеческое образование иметь свою судьбу, двигаться собственным непонятным пока курсом, строя то, чему мы еще не способны найти ни образа, ни названия? Наверное, я, что называется, “генетический оптимист”, но верю в такую открытую перспективу.
Сегодня в России ищется государственное устройство, которое соответствовало бы новым глобальным тенденциям, было бы ориентировано на перспективу, а не на прошлые образцы. Этот поиск идет с невероятной интенсивностью. Он не имеет отношения к проповедям пресловутого “третьего пути” или какого-то особого устройства России. Он осуществляется в логике новой системы, не сдерживаемой устаревшими механизмами.
Не все понимают направление этого поиска. Либеральные критики, например, утверждают, будто в России “возрождается Средневековье”, “феодальный патернализм” и так далее. Такие аналогии возникают от того, что все точки соотнесения берутся из прошлого, все образцы — сзади. Идеалом для наших западников являются макроэкономические постулаты середины прошлого века. Они не признают, что отступление от радикального либерализма западного типа тоже может быть формой модернизации, решением тех же задач в новом контексте, который изменил все.
Между тем проблема стоит именно так, поскольку контекст глобализации — говорю как практический политик — влияет буквально на все, от него просто невозможно отвлечься. За что ни возьмись, будь то вопросы экологические, демографические, геополитические, — сегодня они не решаются вне этого контекста.
А значит, цель наша не в том, чтобы заморозить или повернуть вспять процессы глобализации. Но их можно и нужно сделать (***еще)более справедливыми, более благоразумными, более, если хотите, регулируемыми. Они намного обогнали способность человека, да и государства жить под их давлением. Мы запаздываем в проблемном видении, в перестройке управленческого мышления. Да что мы — мир в целом оказывается неготовым. Он уже живет, так сказать, в будущем, а соответствующей глобализму модели общественного устройства нет. Все общественные институты, вся политика, идеология, нравственно-этические нормы — из прошлого. Нет и намека на глобальную солидарность граждан (*** это следствие нечеловеческих строев психики, что совсем и не собирается менять пчеловод Лужков) нового глобального мира. Есть эгоизм участников мирового рынка и гордыня обладания истиной в прямой зависимости от способности проводить свою линию методом кнута и пряника. Смешно и грустно: кажется, только международные мафии чувствуют себя комфортно в новой ситуации.
Все признают силу и богатство так называемых цивилизованных стран. Но это как раз то, чем они делиться не собираются. А вот то, чем они готовы поделиться — не деньгами, а культом денег, а правом сильного, — неприемлемо для большинства других цивилизаций ни под каким кнутом, ни за какие пряники.
Между тем мне более близки те мыслители, которые характеризуют нынешнее переходное состояние как наиболее близкое тому периоду в биографии человечества, который был назван “осевым временем истории”. (Так в свое время философ Карл Ясперс обозначил тот далекий период истории, когда взамен разрозненных племенных верований появились единые мировые религии — идеи христианства, буддизма, конфуцианства.) Свершившаяся тогда “революция сознания” тоже была ответом на вызовы времени. Она сделала человека тем, что он есть сегодня: создала новую мораль.
Так вот, глобализму, хотим мы того или нет, тоже соответствует новая этика. Кто-то называет ее “абсолютной моралью”, имея в виду такую мораль, с нормами которой согласились бы все. Мне более понятны слова Достоевского: “всемирная отзывчивость”. Потребность в единой этике — не прекраснодушие, а необходимость. Если мы не найдем нового человеческого ответа на вызов глобализации, мировой бойни не избежать.
Двоемыслие как этический постулат не может претендовать на всеобщее признание. Элементарный инстинкт не позволит человечеству признать в качестве мирового лидера страну, забывшую о чистоте принципов, понуждающую принять ее условия подкупом и бомбежками. Народы еще не утратили морального чувства, да и вряд ли когда-нибудь потеряют его.
Сегодня Америка претендует на лидерство в глобальном мире. Мы не против, но истинное лидерство берется не силой, а признанием. Оно за тем, кто придет к новой морали, новым формам взаимоотношений — не на противостоянии, не на высасывании, не на выбрасывании тех, кто вне стратегических интересов. Так можно было строить геополитику раньше. Теперь надо думать о мире в целом, искать этику всемирной отзывчивости. Только тот, кто сумеет это сделать, будет моральным лидером в мире.
Ведь тем и замечательно осевое время, что оставляет будущее совершенно открытым, и никто не скажет заранее, из каких галилей и медвежьих углов придет обновляющий вдох.

Главная